Разное

Юрий власов себя преодолеть

Себя преодолеть Юрий Власов Юрий ВласовСебя преодолетьПредисловие Льва КассиляПЕРВЫЙ ПОДХОДЯ включил приемник. Шла литературная передача.Слышался голос глуховатый, но очень искренний и как бызатаивший сокровенное волнение. Человек говорил явноо чемто очень ему дорогом, давно ставшем заповедным.Ощущалось, что за каждым его словом простираетсяобширное знание…Я знал, кто выступает в эти минуты у микрофона. Мнебыли хорошо знакомы и этот глуховатый негромкий голоси скромная манера речи. Но я нарочно не назвал моимгостям фамилию выступавшего. Мне было интереснопроверить, какое впечатление оставляет он у слушателей. Как вы считаете, кто это говорит? – спросил я.Все прислушались. Передача была посвящена стариннымкнигам. Выступавший рассказывал о собственнойбиблиотеке, в которой собраны замечательные памятникирусской исторической и зарубежной литературы, редкиеиздания, хранящие след канувших в вечность эпох ипорой известные лишь коекому из заядлых библиофилов.Рассказывал, как выглядят эти книги, где и в какие годыизданы, об их содержании, назначении, краткохарактеризовал особенности того времени, когда онивпервые увидели свет. Увлеченно описывал гравюры,рисунки, орнаменты, которыми были разузорены древниестраницы. Ну, что ж… это, несомненно, какойто ученый, историк,библиограф, сказал уверенно один из гостей. Не только ученый, но, безусловно, еще и писатель. Онже великолепно чувствует стиль, слово! – столь жеубежденно определил другой гость, литератор попрофессии. Не берусь судить, кто автор текста, закончил «гадание»третий, режиссерпедагог театрального института, новедет беседу актер, опытный чтец… Слышите, какаякультура произношения, точность интонации,безошибочная передача эмоционального строя фразы!Но вот беседа подошла к концу. И мы услышали ужедругой голос, голос радиодиктора: У микрофона выступал автор – Юрий Петрович Власов. Как?! Тот самый?..Да, выступал заслуженный мастер спорта, чемпион мираи олимпийский чемпион, мировой рекордсмен в областитяжелой атлетики, едва ли не самый сильный человек напланете – Юрий Власов. Для меня, давно уже знающегоВласова, видевшего его не только в спортивном зале, но иза письменным столом, не только с огромным снарядом,но и с уникальной книгой в руках, в этом не было ничегоудивительного. Еще несколько лет назад мой сотоварищпо олимпийским странствиям, известный спортивныйрадиокомментатор Николай Озеров, привел ко мне домойзнаменитого атлета. Вот с той минуты началась нашадружба с Власовым. Конечно, я знал его и раньше, виделне раз на помосте, когда он на глазах у ошеломленныхзрителей возносил над головой чудовищного веса штангу,унизанную «блинами» и похожую на вагонную ось сколесами. И, как старый болельщик, я, разумеется, былпочитателем этого удивительного богатыря, который,точно Атлант, поднял на никому до него не досягаемуювысоту «небо рекордов» в тяжелой атлетике. Я встречалВласова и далеко за рубежом и наблюдал там, какпоражает он своей общей культурой, знаниями,тончайшей интеллигентностью всех, кто так или иначеобщался с ним, будь то тренеры, журналисты,спортсмены или любители спорта. Приходилось мне ичитать коечто из написанного Власовым, когда онвыступал на страницах наших газет и журналов состатьями, очерками, заметками на спортивные темы.Но ко мне он пришел не как чемпион, не как спортивныйжурналист или библиофил, а как начинающий писатель,пробующий свои силы в трудном жанре новеллы.Признаться, не сразу удалось заставить себя забыть накакоето время, что передо мной феноменальный атлет,изумляющий мир своими достижениями. А необходимобыло отрешиться от настроений болельщика и отнестиськ литературным занятиям Юрия Петровича Власова с тойже беспристрастностью, с какой я привык подходить,скажем, к работам студентов литинститута. Только она имогла быть полезной в данном случае.Подозреваю, что Юрий Петрович ушел от меня послепервого двухчасового разговора наедине несколькообиженным. Я слишком уважал его, чтобы отделатьсялишь комплиментами, от которых начинающему малотолку. Но я видел, что имею дело с человеком не толькояркого интеллекта, но и, несомненно, литературноодаренным. Те недостатки, о которых мне пришлосьсказать Власову, были порождены главным образомотсутствием писательского опыта, когда собственныевпечатления от жизни порой заслоняются вычитанными вкнигах. А Власов прочел их множество, прочел с любовью,со страстным вниманием, и огромный груз прочитанногоиногда начинал тяжелее стали давить на этого силача,мешая ему освободиться от чужих слов, оборотов,образов. Возникали элементы литературщины. И на этотсчет разговор у нас всегда шел начистоту.Но я верил в Юрия Власова и знал, что постепенно онпреодолеет свой недостаток. Жгучая жажда творчества,которая сразу угадывалась в нем, постоянное стремлениек совершенствованию, неутомимые поиски собственноголитературного «я» должны были привести к желаемомурезультату.И вот перед вами первая книга Юрия Власова. Помоему,интересная и своеобразная книга. Власов немало поездилпо белу свету, немало повидал. Глаз у неговнимательный, зоркий, и многое из того, что часто незамечают люди, не наделенные таким цепким и жаднымзрением, он разглядел, запомнил а теперь сумелвыразить в своих рассказах и очерках. Я уверен, что егокнига взволновала бы и захватила читателя даже в томслучае, если бы он ничего не знал о ее авторе. Она ценнасама по себе.Вполне естественно, что большинство рассказов,входящих в первую Юрию Власова, посвящены спорту.Всякий серьезно думающий писатель создает своипроизведения на хорошо известном ему материале. Ну, ауж кто лучше Власова знает тяжелую атлетику! Тут ему нетолько штанга, но и книга в руки!Перед читателями проходят увлекательные, понастоящему волнующие, полные высокого драматизмаэпизоды, разыгрывающиеся либо непосредственно напомосте, либо за его кулисами. Все сложнейшиеперипетии борьбы, выпадающие на долю героев Власова,показываются автором как бы изнутри. Поэтому он пишетфразой предельно напряженной, иной раз словнозадыхающейся от нечеловеческих усилий, которые онадолжна передать. Власову свойственна порой неистоваясгущенность ощущений, мыслей и психических состояний.Сгущенность, соответствующая титаническому порыву,которым бывает охвачен атлет, преодолевающийпределы, еще вчера казавшиеся всем неодолимым.Не скрывая, какой ценой подчас дается штангисту победа,Юрий Власов вместе с тем вводит читателя в мирподлинной красоты и поэзии силы, когда повествует оспортсменах нашей страны. Но как же страшен, как душени безнадежен другой мир, где все: и сила и слава – лишьпредмет торговли, доходная статья спортивныхбарышников, о которых автор гневно говорит в рассказахцикла «Судьба тяжелая, как штанга»!Для названия сборника своих первых рассказов, частькоторых уже печатались разрозненно в журналах, ЮрийВласов выбрал строку Верхарна «Себя преодолеть».Заглавие необычайно емкое. Прежде всего оногражданственно. Себя преодолеть – значит преодолеть теслабости, которые принижают человека, препятствуютсамоотверженному служению обществу, мешают житьполнокровно. Имеет это название и спортивное звучание.Ведь высокие достижения в области спорта, рекорды,заставляющие пересмотреть представления очеловеческой силе, всегда преодоление некихпривычных норм, границ, казалось бы установленныхвесьма прочно. И в каждом рекорде спортсмен как бызаново преодолевает себя объединенными силами мышц,мастерства и воли. Вот в этом и заключена поэзия силы,делающая истинный спорт таким притягательным длямиллионов людей.Книга «Себя преодолеть», если выражаться спортивнымязыком, «первый подход» Юрия Власова, которым онначал свое выступление на «помосте» большойлитературы. На этом он, конечно, не остановится. Егодальнейшие замыслы богаты и серьезны. Не сомневаюсь,их осуществление по плечу Власову. Уже и в этой книгеряд вещей построен на материале, не имеющемотношения к спорту. Такие рассказы, как «Хосе, парэ!»,«Леденец на палочке», «Папа Хемингуэй», говорят ошироте возможностей, просторном круге интересов изнаний Юрия Власова. Уверен, что мы прочтем еще неодну его книгу. Ведь в запасе у молодого писателя такмного «подходов»!Лев КассильКАТАВАСИЯНе завидуй тем, кто неизменноМог беречь себя всему назло…Если брошено в костре полено,Можно ль тлеть и не давать тепло?К.Кулиев«…Нет. Ни книги, ни радио не отвлекли меня, думал он,разглядывая старые потеки на потолке, а валяться вномере и нервничать, ожидая соревнований, простоглупо».Он сел. Задумчиво потер лоб. Посмотрел на окно. Слабыйсвет пробивался сквозь деревянные жалюзи. Поднялсярешительно. Вздрогнул и сморщился от боли.«Проклятые нарывы. – Он сел, выпрямив ногу. – Теперьне увеличиваются, но болят».Вспомнил, как плохо спал эти ночи. Ныло воспаленноебедро. Боль терпел. А вот мысли… Куда сбежать от них?«Не везет мне. Не знать отдыха. Не жалеть себя. И вотостается последний шаг. И другого случая не будет. И…приключается вся эта «катавасия».Слово «катавасия» он вычитал из книги еще в детстве ислучайно запомнил. С тех пор всегда, когда приходилосьтуго, приговаривал: «Ну и катавасия!» Хотя позабылсмысл загадочного слова.Он с ненавистью смотрел на большие опухоли. «Раз, два,три… Всего их восемь, он отлично это знает, но всетакиводит пальцем: Четыре, пять…» И думает: «Какиеотчетливые, багровые!» Нарывы раздули бедро как разтам, где под белой кожей залегали могучие мышцы.Осторожно потрепал ногу, словно утешая больного друга,и отметил про себя: «Сегодня, кажется, не так жарко, как втот день».Он задыхался тогда от зноя. А массажист! Взъерошенный,красный (как в бане, где они обычно встречались вМоскве), парень едва поспевал утираться полотенцем.Работая, массажист кряхтел. И ронял ему на спинукрупные капли пота.Теплые, мутные капли чужого пота. Его передернуло.Было очень жарко. Градусов пятьдесят.«Не массаж, а пытка», подумал он.Вечером он не обратил внимания на зуд. Раздражение, небольше. И только вымылся тщательнее. К утру пустяковоераздражение превратилось в здоровенные нарывы снадоедливой, дергающей болью.«Что боль! – размышлял он. – Тысячу таких болей итысячу уколов можно перетерпеть, лишь бы выступить.Выступить и не проиграть». Он медленно поднялся. Неспеша оделся, раздумывая о болезни. Еще раз пожалелсебя. Когда шел к окну, чутко прислушивался к ноге.Вздохнул облегченно: «Нет, получше». Повеселел.Взялся за спутанный, в узлах шнур и потянул. Жалюзизаскрипели на разные голоса и уползли вверх.Ослепленный солнцем, он зажмурился и улыбнулся. Наощупь отыскал окно и толкнул его. Вместе с горячимвоздухом в комнату ворвался приглушенный высотой шумбольшого города. Особенно громко стучали и гремеливнизу трамваи: там была стрелка, и пути, раздваиваясь,разбегались в стороны.У стола он остановился, взял «Лайф» с портретомХемингуэя на обложке. Лицо у бородатого мудрецадоброе, и в прищуренных глазах страдание. Долгосмотрел в эти глаза, вспоминая Генри из «Прощай,оружие»… Потом вспомнил других людей и уже не изкниг.Под ворохом измятых галстуков заметил библию. Этуобязательную принадлежность всех «порядочных»гостиниц.Потускневшие золотые буквы. Истертые сотнями пальцевгрязные уголки страниц. Кого утешала и кого оправдывалаэта равнодушная толстая книга? Увидеть бы их… И,рассеянно листая, снова думал о Хемингуэе. И о том,какая хрупкая вещь – человеческая жизнь, растворенная вбесчисленном множестве таких же жизней. Какая поройнезаметная.Убрал библию в стол.«А я? Как у меня?.. Есть своя песня? Моя собственная?Моя работа? Мои увлечения? Пожалуй, в спорте я нашелсебя. Там я – это я. Но неужели только спорт и есть мояпесня?!» Эта мысль испугала его, и он побыстрее вышел,захлопнув за собой дверь.Пока лифт опускался, он разглядывал старика лифтера.«Превосходная модель для художника, восхищался он. –Изумительные руки! Эти пальцы, нервные, сухие. Каклежат они на черной стене кабины! И это выразительноелицо».«А небо совсем и не голубое, заметил он уже на улице. –Только говорят: голубое, голубое. Где? В стихах и накартинах… А оно бесцветное и в серых мерцающихточках. – В нерешительности остановился. – Куда пойти?К ребятам на соревнования? Но они уже «отработали».Могут кричать, худеть, волноваться, а мне нельзя…»Решил посидеть у моря. Если идти переулками, оноблизко.«Как там наши? – Не думать о соревнованиях он не мог. –Агапов должен победить, не такой парень, чтобыпроигрывать».Под остроконечными крышами равнодушно дремалижирные голуби. Слабый ветерок вместе с пылью несзапахи ароматного кофе. В бесчисленных тратторияхредкие клиенты потягивали ледяное пиво и вино.Городской шум постепенно стих. Улицы раздались вширь,и дома спрятались за деревья.Виллы. Проезды, вымощенные ракушечником. Железныерешетки. Царство цветов за ними. Люди спокойные,самоуверенные. И все здесь тихо, вполголоса. Дажередкие машины едваедва пыхтели, приноравливаясь кхозяевам.Потом он заблудился и бродил, разыскивая дорогу. Долгослушал музыку около большого каменного дома.Широкие окна настежь открыты. Звуки рояля и женскиеголоса разносятся по узкой старинной улочке.Поодаль стоял грузовик. И шофер, толстый мужчина ссиними небритыми щеками, тоже слушал и смотрел наокна. Шофер сидел на подножке своего автомобиля иувлекаясь, вместе с хором беззвучно тянул мелодию,раскачиваясь в такт.Заныла растревоженная нога. С неохотой двинулсядальше. Очевидно, у него был глупый и нелепый вид,потому что он услышал женский смех, а подняв глаза,увидел, что смеются над ним.Сбоку вырос развязный малый. Пьяное лицо расплылосьв фамильярной улыбке. Девочки. Пять. – Он растопырил грязный кулак. – Одналучше другой… И выжидающе затеребил букетик впетлице. – Или приберечь для себя? – Он сжал пятерню смассивным кольцом на пальце. – Ну что ж? – Испуганнопопятился. – Не хотите, воля ваша. – Он мешал вместеанглийские и французские слова…Маленькое кафе над морем ему понравилось. Почтипустое и в глубокой тени широченных брезентовыхзонтов. Он заказал фруктовый сок и попросил подогреть. Чутьчуть. – И показал рукой на солнце. Официантпонимающе кивнул, коснувшись пальцами горла.«Море… На тебя можно смотреть бесконечно, думал он.– Ты никогда не надоедаешь».Захотелось рвануться с места. Перепрыгнуть изгородьпляжа. Сбросить одежду и кинуться в воду. И плыть,плыть… Нельзя. Сегодня нельзя.Звон стекла и негромкое: «Пожалуйста, сеньор».Официант принес сок. Он расплатился и взял в рукистакан. Снова повернулся к морю.Люди входили в воду и пропадали в танцующихсолнечных бликах. Только возбужденные голоса да белыевсплески выдавали их.Сок оказался недурен. Он пил и смотрел на соседнийстолик. Ветер приподнял узорные края цветного тента.Тень отступила, и обыкновенное красное вино в длинныхстаканах загорелось ровным рубиновым огнем.Попросил газеты. Читал подряд, не пропуская ни строчки.Взвинченные болезнью нервы успокоились.Официант безучастно стоял у стены. Безучастность былапрофессиональной, выработанной долгими годами. Насамом деле интересовало все. Особенно этот могучий игрустный иностранец. О чем он так напряженно думает?Заглянуть бы в него. Кому это дано?К обеду вернулся в гостиницу.Ребята, точно сговорившись, по очереди подходят.Рассказывают мне, как выиграл Агапов. Потом приехал онсам. Я обнял его и поздравил с победой. Он счастливоулыбнулся и спросил: Как нога? Сегодня лучше. Буду «болеть» за тебя. – Семен пытается бытьсерьезным. – Давай побуду с тобой вечером насоревнованиях. Помогу. Не надо.Я тяну его за шею и смеюсь. Он робко улыбается, потомсмеемся оба. Он очень счастлив и не скрывает этого.Хлопает меня по спине и обрушивает поток впечатлений. Ого! – Семен подталкивает меня.Я смотрю. У моей комнаты толпа.Семен присвистнул. Тренеры и доктор. Это по твою душу, заговорщическишепчет он. – Не поддавайся на уговоры! Требуй иникаких.И вот я с ними в комнате. Всем очень неловко. Мыпредупредительны и необыкновенно вежливы. Долгоуступаем друг другу удобные места. Говорим о пустяках ине говорим о деле. Надо решать вопрос о выступлении.Я вздрагиваю. Это говорит руководитель нашейделегации. Мы встречаемся взглядами. Он киваетголовой и говорит, обращаясь к доктору: «Прошу вас».Доктор суров и даже хмур. Это приличествует обстановке.Обводит всех глазами. Смотрит в потолок. Максимально возможными дозами пенициллинавоспалительный процесс приостановлен. – Доктор боитсяоторвать взгляд от потолка, будто там читает свои мысли.– Спортсмен ослаб. – И перечисляет на пальцах. Пальцыу него короткие, толстые, с обгрызенными ногтями. –Несколько дней лежал. Температурил. Люминал пил. Елплохо. Пропустил тренировки. – Он разглядывает своюруку. Пальцы зажаты в кулак, это сбивает его. Кажется,что больше говорить не о чем. Ммм… В общем я против. – Он садится и снова встает.– Разумеется, против его выступления. – Доктор смотритна нас, пытаясь угадать, какое оставил впечатление.Дальше все, как в хорошо отрепетированном спектакле.По очереди берут слово. Я плохо слушаю. Злюсь и боюсь:«Вдруг и в самом деле это конец?!»А они все говорят, говорят… Я кончаю, товарищи. Нельзя принимать необдуманныерешения. А чтонибудь случиться? С нас спросят, да какспросят! «А вы куда смотрели дорогие товарищи? Зачембыли там?» Пойми правильно. – Руководитель смотрит наменя. – Мы о тебе беспокоимся. И поэтому яприсоединяюсь к доктору. Я тоже согласен с вами, товарищи. Повременить можно.Не последний день занимается спортом. А человекасбережем. А помоему, выступить можно. Бывало и хуже. Ивыступили. Ничего, парень здоровый. Выдюжит… А какты? Я?! Я прошу… Годы я мечтал, надеялся, учился,работал, тренировался. А это много. Вы знаете, это оченьмного. И теперь, когда все позади, отказаться? Вы видите– я здоров. Я выступлю хорошо. Поймите меня! Поверьте,все будет хорошо!Просят выйти. Спорят долго. Я слышу голоса.Потом лежу на кровати и слушаю музыку. Входит доктор.Достает лекарства, шприц, вату. Запах спирта.Жду. Из репродуктора мужской голос, мягкий и грустныйпоет понемецки:Жизнь, для чего ты создана?Ты – короткая остановка в очень длинной дороге.Для любви и счастья ты создана…Доктор бормочет: Я понимаю вас. Но зачем рисковать?О, прощай молодость, здравствуй, грусть и тоска! Зачем рисковать? – В голове вспыхивают красные ижелтые пятна: удары иглы в больное тело. Как их много!Пересиливаю себя и говорю: Однажды, доктор, изза ерундового недомогания я невышел на помост. Думал, скорее выздоровлю. Но болезньэтим не кончилась. Я уж стал опасаться ее. А она, будтопочуяв слабинку, перед любым выступлениемнабрасывалась… Изнурительная штука! Бодрость – исразу вялость, уныние… Я махнул рукой. – Нет, доктор,поддаваться нельзя. Поддашься раз, поддашься другой…Великую доблесть проявляет человек, когда сам создаетсебя. Лепит по своему разумению и воле. Не щепка вручье. – Мне очень хотелось, чтобы доктор понял меня. Яповернулся к нему и, глядя в глаза, очень серьезно иубежденно сказал: Ради победы, ради подавленныхслабостей – не отступлю! Себя преодолеть – вот мойзакон непреложный! Может, это и высокопарно звучит, ноэто мое. Маленькая слабость рождает большую. Большая– трусость и подлость. Так разъедается душа. Поэтому ябеспощаден к себе, доктор. – И спросил: Новокаин? Да.Теперь радио передает скучное воскресноебогослужение. Старческий дребезжащий голос читаетмолитву. Вторит хор, деловитый и торжественный.Я смеюсь: Отпевают.Доктор грустно улыбается. А я думаю? «Замечательнаяштука новокаин». Сладкий дурман окутывает мозг. Ногатеперь словно деревянная. Боли нет. Спрашиваю: Красиво звучит орган? Очень.Иглы попрежнему впиваются в тело. Может, выключим радио? Да, доктор, лучше выключить… Все, доктор? Нет. А теперь все?Потом я задремал. Мне пригрезились давнымдавнопозабытые деревенские сени. Дом старый, на полу и встенах большие щели. Скрипит дверь. Утро, и многомного солнца. Оно слепит сквозь щели глаза… Я сижу накрыльце, босой, в одних трусиках, и радуюсь новому дню.Полынь растерта пальцами, замечательно пахнет. Имолоко от полыни горькоепрегорькое! А почему здесьдоктор? Он стоит на крыльце и рассказывает матери обомне. Зачем он это делает? И ведь мамы уже нет… Ааа…Это я сплю.…В тот вечер со мной происходило чтото непонятное,точно я и не болел, точно во мне пробудиласьнеимоверная сила. И, нетерпеливая, ворочаясь, бурлила.На разминке я с трудом сдерживал себя. Хотелось такразвернуть плечи, чтобы хрустнули кости и подалисьстены. Вырваться на простор! Сказочными шагамивымерять мир! И очутиться дома на маленьком дворике.Запыленный подорожник, исклеванный курами. Желтятсяпод забором одуванчики…А после вбежать на Соколову гору. На лысой песчанойвершине всегда ветрено. Гора высокая, и Волга сверху –узкий ручеек. Перешагнуть впору. Сбросить бы с себяодежду – и прыгнуть в этот ручеек!Никто и никогда, конечно, не прыгал с Соколовой горы вВолгу. Это невозможно. Но в своих детских мечтах я,замираю, проделывал это не раз. Парящей птицейскользнуть к матовой глади! И плыть…Сливаются в неразборчивую полоску деревья, и люди наберегу, и дома. А гора с каждым движением все выше ивыше забирается в небо.Ровная зыбь поднимает меня. И я вижу впередикрохотный силуэт далекого бакена. Порыв ветра срываетс гребня белую пену. Я слышу ее шелест. Он и моедыхание нарушают тишину. Быстрое течение несет меня.Упоение движением. Тело изгибается и скользит.Коричневое плечо высовывается из воды. И водаструйками сбегает с него.Переворачиваюсь на спину. Волны укачивают меня.Медленно погружаются ноги. Вода закрывает лицо.Смыкается надо мной. Прозрачный тонкий слой срасходящимися кругами. Тысячи световых лучиковсмотрят на меня.Я ударяю руками, ногами. Журчит вода в ушах. Быстрее,быстрее.Я улыбаюсь яркому миру. Хватаю губами воздух исмеюсь…Меня вызывают к штанге. Товарищи скрывают тревогу забеспечными шутками и улыбками. Идут за мной.Пожимают руки: «Удачи, удачи, дружище!»Надо спокойнее, а я как одержимый рвусь на помост.Сбылась моя мечта!Я горд, потому что не поддался, выдержал и пришел сюдачерез долгиедолгие годы!..Вот она, штанга!Люди ждут. И мои мышцы тоже. Но теперь скоро. Ещенемного, одно мгновение, и все.Сердце отсчитывает удары. Вспоминаю: «В секунду –удар, в минуту – шестьдесят, в час – три тысячи шестьсот.Состарился – значит сердце проделало огромную работу.Числу прожитых лет соответствует определенноеколичество ударов». Я вычитал это в журнале.Любопытно.Я готов. Руки легли на гриф.Вы слышали, как шумит кровь, когда тяжело? Я сейчасслышу. Но еще чутьчуть и…Я победил!Восторженный гул шествует за мной.Сегодня мой день! И я тоже творю!Правда, я творю грубое и неподатливое. Но ведь грубое инеподатливое не значит некрасивое. Радость людей,радость, только что захлестнувшая зал, убеждает в этом.Встаю на пьедестал почета. Приседаю на корточки – нашею надевают медаль. Шелковая лента липнет к телу.Медаль прижалась – холодная, маленькая. И безмернодорогая. В ней часть моей жизни.Почемуто дрожит голова. Я всем улыбаюсь, а сампытаюсь унять дрожь. Опять отклеился пластырь. Прижалпальцами. Кровь толкает пальцы. И все громче и больнеестучит в воспаленной ноге…Он понял, что ему не заснуть. Стараясь не шуметь,оделся. Вышел в коридор.Лифт не работал. Он в недоумении остановился:путешествие с больной ногой по четырнадцати этажам неувлекало.Хотел было съехать верхом на перилах. Взобрался ипосмотрел в пролет: все показалось таким крошечным.Слез с перил и заковылял.На первом этаже в просторном и подешевому роскошномзале было пусто. За конторкой дремал портье. Лицо настоле, а руки обнимают громоздкую вазу. В кресле спалаовчарка. Услышав шаги, подняла морду. Внимательнопосмотрела, но, не найдя ничего интересного, громкозевнула.У дверей, покуривая, читал газеты швейцар. В вечернемвыпуске он видел фотографию чемпиона и сейчас узналего. Приветливо встряхнул газетой.На этот раз он вышел к морю за какихнибудь пятнадцатьминут. Уселся на гранитный парапет. Плескалась вода. Изпорта выползал огромный пароход.Вспомнил, как вечером на соревнованиях ктото некстатии громко рассмеялся в зале. Он только что поднял штангуна грудь и с виду очень легко. А на самом деле он едваподнялся, преодолевая проклятый закон тяготения, идрожал от напряжения. Неожиданный смех крепкопомешал. Он сбился с темпа и поспешил. Потерялнужную попытку.Легкой ветер шевелил волосы и ласкал лицо. Вот и добился своего! – сказал тихо, вполголоса.Он думал, что обрадуется. Но радости не было. Удивился– почему? Мысли набежали разом, как тучи в ветренуюпогоду.«А если… если бы я и в другом добился такого успеха! –Он представил это и замер, поняв себя. И решил: Воттогда был бы счастлив».Это «другое» было глубоким увлечением историей. Онаполонила его еще подростком. Часто, сидя средизапыленных ветхих книг, воскрешая великие событияпрошлого, он мечтал о будущем. О том, как он напишетпрекрасную и единственную в своем роде книгу ореволюциях. Это будет честный и самозабвенный труд.Вероятно, труд все жизни. В нем будет воздано должноевсему. И давно минувшее свяжется в непрерывнуюгигантскую логическую цепь событий.Гдето в глубине души он верил, что такая работа у негополучится.Забрезжил рассвет. Он услышал хриплые крики и стукмоторов. От берега отплывали лодки.Соскочил с парапета и побрел в гостиницу. Возле киоскаего обогнал грузовичок и тут же остановился. Шофервытащил кипу газет и бросил продавщице на прилавок.Уехал.Он купил газету. На первой полосе увидел портретзнаменитого преступника с измученным лицом. Прочел:«Вчера казнен Шосман». А пониже заметил себя соштангой в руках. Фотография была мутная,неразборчивая, хотя и занимала полстраницы.«Ну что же, решил он. – Для них я очередная сенсация. –Усмехнулся, когда подумал: Не убийца, но тожесенсация».Вспомнил, что сегодня вечером будет уже дома. На душесделалось радостно и спокойно. И понял, что не смог быпрожить здесь больше ни одного дня…1962 г.ВЫСТОЯТЬ!Длинный коридор из людей. Я шагаю на помост. Немногопозади – тренер. Впереди большой зал, тишина и штанга.На штанге рекордный вес.Поправляю трико, ремень. С ваты в руке тренера вздыхаюнашатырный спирт. Подхожу к штанге и пробую гриф.Иногда он заклинивается. И не проворачивается. Можноповредить кисти.Гриф отличный. Насечка впивается в кожу. Острая, нестерта руками. Такой гриф называют «злым». Словнонаждак, он беспощадно сдирает кожу с груди и шеи,оставляя на них багровые ссадины. Зато хват в кистях –мертвый. Пальцы не разожмутся.Расставляю ступни. Предельно точно. Отклонениенарушит движение. Штанга не пойдет по выгодному пути.Ступни на месте. Закрываю глаза и распускаю мышцы.Тело, как плеть, висит безвольно. Шевелю губами. Читаюлюбимые стихи. Ритуал. Он будит меня и помогаетсобраться…«В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов. Статьсильным, как они, тебе не суждено. На жизнь, ее скорбейи счастья не изведав, ты будешь, как больной, смотретьчерез окно. И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют, и скукавъестся в плоть, желания губя. И в черепе твоем мечтыокостенеют. И ужас из зеркал посмотрит на тебя. Себяпреодолеть!.. »*Себя преодолеть!Преодолеть! Я дрожу и горю. Сжимаюсь. Мелькомоглядываюсь. Проскальзывают трибуны, люди, огни.Я неправильно потянул штангу. И чтобы «поймать» ее иудержать на груди – сильно нагнулся вперед. Плохо!Выпрямляюсь и думаю лишь об одном: устоять. Сойду –изменится верное положение штанги, мышц и туловища.Незаметно, но изменится. А это почти всегда вернаянеудача.Нет, стою. И штанга на груди.Воздух. Глотнул и замер. Скованы мышцы. Весперекладываю на грудь, освобождая от тяжести руки.Кисти расслаблены. Локти вдоль корпуса.Жду команды судьи и дрожу. Тяжело и неудобно такстоять. Спина заломлена назад. Штанга сдавливаетсосуды, и в голове нарастает гул. Если судья ещезадержит хлопок – не одолею «железо».Команда! Врос в усилие. Штанга сорвалась с груди истремится вверх. Звон в ушах. Гул натянутых мускулов.Точно басовые струны рокочут.Проскочить бы «мертвую» точку. Самый дурной момент.Одна группа мышц, отключаясь, передает усилиеследующей. А та, следующая, в положении крайненевыгодном и поэтому не развивает наибольшеймощности. Штанга здесь может остановиться, а борьба…закончиться.Вжимаюсь в усилие! Такое ощущение, будто я вдавился вкакуюто форму. И вдавился изо всех сил. И все равно яеще вжимаюсь!Готовился к яростной схватке, ожидая огромногосопротивления, а штанга уже проскочила «мертвую» точкуи сама лезет на вытянутые руки. Рвануло за ней. Больнохрястнули позвонки. Теряю равновесие. Значит, неудача.Выстоять!Вотвот оторвутся носки и судьи не засчитают попытку. Апопытка почти удалась, только бы удержать равновесие.Обрушился, точно стена высоченного дома, крик. Кричатлюди. Крик подхлестывает.Не сдаюсь. Из последних сил упираюсь руками. Весь я вмузыке. На пределе басовые струны – самые мощныемускулы. Вплетается стон маленьких, крохотныхволоконцев.Балансирую корпусом. Ступни перекатываются вботинках, но ботинки неподвижны. Их нельзя отрывать отпола. Запрещено правилами.Слушаю штангу над головой. Слушаю, как одно большоеухо.Держать!Резкая боль в позвоночнике. Будто удар сапогом.Ничего вокруг, кроме дерганного пестрого пятна. И оттуданавстречу – крик людей. Он удерживает меня. Заставляетне повиноваться боли и выпрямляет до упора руки.«Гхы!» вырывается воздух их груди. Есть! – голос судьи.Сразу навалилась усталость, как громадная мокраяпростыня.Я возвращаюсь домой. Бинты поддерживали плечи, шею.Давили на горло. Волнами стихало возбуждение. А я шели шел. И невозможно было унять радость…______________* Из стихотворения «Меч» Э. Верхарна1963 г.www.freedocs.xyzЛегенды......